КРАСНЫЕ САПОГИ

Лейпциг, Вена, Москва… Тонкая красная линия бегала по всей ширине старого радиоприемника. Берлин, Рига, Варшава… Марта вращала кнопку то влево, то вправо, натыкаясь на музыку и тишину. Дрезден, Прага, Таллин… И вот, наконец, нашла: кашляя помехами, глотая шум, голос читал прогноз погоды. 

Дослушав до конца, Марта с разбега прыгнула на кровать. Пружины нервно щелкнули, раскрылись и подбросили ее вверх. Марта вскочила, увеличила звук и начала танцевать по всей комнате. До шести была еще целая вечность.

Затем остановилась, прислушалась: нет, никто не звонил. И слава богу. Пятнадцать минут назад она сняла трубку, и случайный голос пригласил ее на свидание. Какая-то пошлость. Большую часть слов Марта не понимала (или не хотела понять), потому стояла и краснела. Смотрела в окно, накручивала волосы на пальцы и выслушивала. Ждала, когда с ней попрощаются. 

А время не двигалось. Время напоминало мертвую муху на подоконнике, которую никто не смахнет на пол. Кто-то пожалеет, а кому-то все равно. Марте было не все равно, потому что сегодня будет гроза, и ей так хотелось оказаться там, в самом центре огромного поля, когда гром будет в клочья рвать воздух, а молнии будут хлестать по траве и по деревьям. Может быть, молния убьет наконец этих проклятых коров. Всех до единой. И еще камень, на котором она сидела. Молодых людей, которые над ней смеялись.

Но только шести все не было, и Марта продолжала вращать круглую кнопку радиоприемника, выдавливая из него резкие голоса и скрежет быстрого джаза. 

Мать поначалу не хотела ее отпускать. "Погода резко поменялась. Вечером обещают грозу. Так что сегодня пойду я". 

Внутри все похолодело. Губы задрожали то ли от слез, то ли от гнева. Марта с непониманием смотрела вниз, в любую секунду готовясь сорвать с себя синее платье и растрепать аккуратно собранные волосы. Правда, она успела заглянуть в уставшие глаза матери, которая вовсе не собиралась спорить. Мать просто вышла из комнаты и вернулась с парой красных резиновых сапог. Старых, пыльных, несколько столетий томившихся в чулане рядом с прошлогодними газетами и банками с краской.

"Но почему?" спросила Марта.

"Гроза. Так надо", ответила мать. 

Марта решила не спорить. В конце концов, она добилась своего, а жуткие красные сапоги можно будет снять в любой момент. 

Дождь постепенно пробивался вниз, к ней. Первые капли надоедливо закрадывались в платье и волосы. Резали голые руки, щекотали затылок. В очередной раз не найдя ответа под камнем (возможно, это было бесполезное занятие - сочинять все эти письма), Марта посмотрела на дерево. На секунду ей показалось, что гроза сидит на каждой ветке, выжидательно и томно предвкушая все то, что случится. Коровы медленно стояли в стороне, лениво мыча и ни о чем, наверное, не думая.

Все как будто замерло. Марта оставила последнее письмо под камнем и принялась рассматривать сапоги, которые с каждой секундой ожидания нравились ей все больше. И она едва не упустила тот момент, когда все началось.

Гроза обрушилась на самую голову, распугав коров и расколов дерево. Но Марте вовсе не было страшно. Молния ее почему-то не трогала, хоть била беспорядочно, случайно. Так, как ранее днем Марта вращала кнопку старого радиоприемника и случайно наткнулась на голос, читавший прогноз. Лейпциг, Вена, Москва… 

Вокруг нее никого не было. Не было молодых людей, которые кричали ей что-то неприличное, когда проходили мимо. Не было проклятых коров. Не было любимого камня, который за несколько секунд превратился в груду мокрого пепла. Вместе со всеми ее письмами. Так, что в чудовищно огромном поле оставалась она одна. А затем, белокурая, в этом синем платье, в этих старых красных сапогах, она шла домой. Счастливой. Живой. Совершеннолетней.