фантазия на одно время
Одернув низ фрака, он сел за свой старый рояль. Откинул назад свои свежие, волнистые волосы, от которых веяло мягкой весенней прохладой, и сосредоточенно посмотрел перед собой. Этот момент он любил больше всего: сейчас он будет играть. Играть в этом удивительном огромном доме. И пусть он уже не ощущал себя здесь таким ничтожным и жалким, как бывало раньше, все же приятный трепет и теперь не переставал немного холодить его неспокойное сердце. Он оглянулся. Все было тихо, по-барочному величественно. То там, то здесь в канделябрах горели усыпанные жирными восковыми подтеками свечи, все же не искажавшие собой творческой полутьмы. Со стен и потолка свисали тяжелые рельефы. Они словно пытались разорвать необычайную пустоту комнаты. Но то была необычайная пустота. Как он и просил, дворецкий немного приоткрыл окно. Так лучше, так можно чувствовать свежесть сада, растущего вокруг замка.
Внезапно в зал влетел грубый поток ветра и резким толчком перелистнул ноты, беспечно лежавшие на крышке рояля. Он бросил в их сторону изумленный взгляд, чтобы увидеть выбор, предложенный (нет, продиктованный!) стихией: Вагнер. Что ж…
Перед тем, как опустить свои возбужденные пальцы на пока еще молчавшие клавиши, он закрыл глаза. Закрыл, чтобы при первом же ударе открыть. Он почувствовал, как выжидающе волнительно забилось сердце, и…ВОТ! вот он ощутил, как все словно переменилось, безлюдная комната словно ожила. Он играл. Лицо его было серьезно: скулы напряжены, глаза внимательно (но, быть может, это была даже излишняя внимательность) следили за нотами. Но руки, боже, эти бледные тонкие руки! Руки были бесподобны. Так изящны, так легки и внимательны!
И тут молниеносный поток ветра вновь наполнил комнату. Чудесно, чудесно!.. Решив, что подобное могла вызвать лишь исполняемая им музыка, он заиграл еще вдохновеннее, и серьезности в его лице только прибавилось. Ах, если бы только кто-нибудь слышал его теперь! Комната была так торжественно пуста, что (как ему казалось) каждый угол, каждый мельчайший предмет ее был словно окольцован, оживлен силой этой музыки. А та музыка обладала великой силой. Он так не играл никогда: казалось, это было послано свыше. Вагнер!..
Затем случилось что-то совсем неожиданное. В огромную дверь замка настойчиво застучали, и через открытое окно начал доноситься чей-то громкий резкий смех. Ах, как же не вовремя! Он продолжал играть, тем самым надеясь, что вскоре все само собой прекратится; но нет, шум только усиливался. Похоже, в саду было много людей. Сердце его застучало: он не хотел разрушать все, что так искусно создал и чего так долго ждал. Но вдруг совершенно неожиданно для себя он услышал свой собственный голос, немного хриплый, приглушенный долгим молчанием: «Ну же, открывай!»
Но дворецкий, похоже, уже открыл дверь. «Кто там? У нас гости?» Дом стал наполняться криком и грубым, но неизбежным весельем. Но… как некстати!
«Тут какие-то люди. Они идут к вам, они бегут, они… они…» Дворецкий продолжал что-то говорить, но его голос был растоптан, смят, растворен, его голос был уже очень далеко, так как дверь в зал с силой распахнулась, и в комнату вошли (нет, влетели!) люди. Он обернулся (продолжая играть), чтобы посмотреть, кто бы это мог так вульгарно нарушить идиллию, царившую в замке. То были человек десять или пятнадцать, пестро и нарядно одетых в напудренные, бесформенные платья. Были среди них и дамы и кавалеры. Они совершенно развязно и как-то чарующе бесцеремонно обняли друг друга и пустились танцевать. Странно, но он не спросил, он и не подумал спросить себя, кто были эти люди. Он ведь всего-навсего музыкант. Ему было просто приятно играть, вызывать у людей танец, даже как-то управлять ими. Боже, как они танцевали! Вагнер!.. Все было обворожительно, все было сочетаемо, все было так естественно нереально! Он даже не обратил внимания на то, что комната вдруг посветлела. Все происходило как-то само собой: свечи за ненадобностью гасли, а рельефы плотнее вжимались в стены и потолок. Словно какое-то волшебство окутало в этот вечер замок, и он (да, именно он!) был главным распространителем этого волшебства. Своими пальцами, своей игрой он возбуждал ноги и сердца танцующих.
Он заиграл еще эмоциональнее, еще громче, и вот он начал замечать, что с каждым ускорением мелодии пар становилось все больше, и двигались они все живее. Казалось, они ничуть не уставали. Он старался от них не отставать. По всему его телу тек теплый, липкий пот, но пальцы ничуть не уставали, пальцы только раззадоривались.
Заканчивался Вагнер, однажды это должно было случиться. Что же играть дальше? У него не было времени на пустые паузы (которые наверняка разочаровали бы его гостей), и он, не отрывая глаз от нот, стал играть следующее за Вагнером произведение. Затем еще одно. И еще. Он научился ловко и вполне естественно манипулировать танцами и танцующими, то замедляя, то убыстряя темп. Какая ночь!
Какая ночь! В окне горела роскошная яркая луна, дул прохладный ветер, освежая его влажные, бесформенные волосы. Как все было кстати! Он заиграл очень быстро. Затем еще быстрее. И еще. Он не хотел останавливаться. Вдруг за его спиной появился скрипач и как-то естественно начал ему подыгрывать. Разве так должно было быть? Нет, разве так не должно было быть? Если бы танцующие отвлеклись хоть на мгновение, они бы насладились тем, как слаженно и гармонично (казалось, скрипач и пианист всю жизнь играли вместе) звучал аккомпанемент. Но у всех в эту ночь была своя роль. Танцующие танцевали.
Меж тем он продолжал ускорять темп, скрипач следовал за ним. В комнате уже почти не оставалось места. Он знал это, но не хотел все обрывать, не хотел замедлять темп, как-то импровизировать в этом произведении. А то был настоящий, настоящий шедевр! Его имя?.. Но вот уже танцующие стали задевать его. Скрипачей, казалось, тоже становилось все больше. Он начинал терять звук рояля. Нет, так не должно быть, не должно! Ведь он за все это ответственен, ведь он распространитель всего этого волшебства! Он заиграл громче, пальцы его все с большей силой и яростью набрасывались на искрившиеся клавиши.
В комнату влетела стая ворон и, источая звуки своими крыльями и клювами, принялась кружить под потолком. Он совсем уже потерял звук рояля за всем, что происходило в этой огромной комнате. Но сдаваться все же не хотел. Не решался.
Все менялось, все двигалось вокруг, все пульсировало и звенело, и только луна неподвижно висела в темно-синем небе. Но ее он уже не видел.
Он смотрел на свои пальцы и отчетливо видел, что те стали выбиваться из ритма и с отчаянной хаотичностью, пустой и бездумной, слепо бить по клавишам. Да, но этого не было слышно! А если и было, то танцующие не обращали на это никакого внимания. Танцующие танцевали.
Когда он уже совсем отчаялся услышать звук рояля, кто-то положил ему руку на плечо. Он оглянулся. Рядом с ним, на оторванных фалдах его фрака, стояла не в меру полная женщина. Лица ее он не разглядел, так молниеносно и ловко она закружила его в танце. «Но кто же, кто же будет играть? – кричал он на всю комнату, кишащую танцующими, скрипачами, птицами, шуршащую платьями, смычками и перьями. – Кто будет играть?» Но его никто не слышал. Он попытался посмотреть на рояль. За ним, как ему показалось, кто-то уже сидел. Но, может быть, он ошибся. Ему не удалось разглядеть. И он упал в объятия очередной дамы.
ноябрь, 2005
