Он едва видел буквы. А я едва видел его. Не потому, что свет в поезде внезапно гас или вокруг было слишком много людей. Нет. Просто лицо его было тщательно скрыто книгой, которую он читал. Но это было особенное лицо. Мне удавалось разглядеть его в те моменты, когда он заходил в последний вагон поезда в своем рабочем комбинезоне и садился напротив меня. Восемь или девять секунд, за которые я должен был его запомнить.
Густые седые волосы, беспорядочно длинные, осторожно окружавшие его лицо. Длинное лицо музыканта, не знавшего ни нот, ни аккордов. Во взгляде был вопрос, важный и в то же время трогательный, как в последнем эпизоде фильма "Кофе и сигареты", когда один из персонажей начинает слышать мелодию Густава Малера. Кажется, он тоже слышал Малера, все время, сам, возможно, не подозревая этого. Было приятно смотреть на это лицо, доброе и вместе с тем измученное работой. Которой в другом мире, в другой жизни, просто не должно было быть.
А должна была быть эта книга в старой темно-синей обложке, которую он так близко подносил к своему лицу. Так, что я мог видеть лишь его седые волосы, синий комбинезон, черные туфли (безобразно стоптанные временем) и черную тканевую сумку на плече. Буквы на книге давно выцвели, и теперь можно было только догадываться о том, что он читал все это время.
Я разглядел их только вчера, и был в равной степени удивлен и счастлив их видеть. Он читал биографию Пикассо, одно из тех старых изданий, которые так трудно упустить в случайном магазине подержанных книг. И видел я его лишь раз в жизни - как раз вчера, когда ехал домой. И он проехал три остановки, в своем синем рабочем комбинезоне, с неслышимой музыкой Малера за черным, однообразным окном поезда.
И потеряв его из виду, я вдруг задумался о "Квадро Фламенко". Том неудачном дягилевском балете Пабло Пикассо, который исчез сразу после своего появления.
