Я хожу по галерее современного искусства так, как ходят по ней все: думая о чем-то своем и делая вид, что мне нравится голубой период Пабло Пикассо.
В очередной раз замечаю португальца в пенсне. Он мог быть вырезан ножницами из первой половины прошлого века и детской рукой вклеен сюда, в начало декабря и в эту галерею на окраине Лиссабона. На нем темно-коричневые вельветовые брюки и длинный серый пиджак, который хочется назвать сюртуком. Короткие седые волосы слегка растрепанны, скорее ветром, но меня интересует пенсне. Он то снимает его, то надевает вновь. Поначалу я не могу разгадать причину, но вскоре замечаю в его глазах презрение, когда он близоруко проносится мимо французских инсталляций второй половины двадцатого века.
Португалец в пенсне рассматривает карандашные рисунки Тристана Тцары. Также его интересует белый телефон Дали. Телефон-лобстер. Он подолгу разглядывает причудливое испанское изобретение, словно выискивая пылинки или пытаясь разгадать тайну.
Переходя в другой зал, он с кем-то заговаривает. И тогда я впервые замечаю девушку в ярко-красных кедах, которая сидит на высоком стуле в широком пролете между залами и читает книгу на португальском. Читает настолько жадно, что если бы мне захотелось подойти к белому телефону Дали, разбить стекло, снять трубку и набрать чей-нибудь номер, я бы мог без труда это сделать. Увлеченная сюжетом, она больше не следит за происходящим в залах. И прерывается лишь однажды - для того, чтобы рассказать сюжет романа португальцу в пенсне.
Я умираю от желания узнать название книги, но три ярких слова на обложке ни о чем не говорят мне. Оглядываюсь так, словно ответ находится рядом, и в двух шагах от себя замечаю молодую пару. Их, как и меня, захватывает непристойное любопытство девушки в красных кедах. Блеск в глазах и приоткрытый рот. Они пытаются перевести название. Проходит несколько минут, прежде чем я понимаю, что они говорят на моем языке.
Потеряв интерес, в один момент, как это бывает с теми влюбленными, о которых пишут стихи, они разворачиваются и подходят к картинам. Он говорит, она слушает. Здесь он видит дым, который клубится из коричневой трубы. Здесь, на подоконнике, сидит кошка и смотрит на случайных прохожих. Здесь группа детей катается на качелях в глубине сада. Здесь девушка целует силуэт, скрывшийся за листьями дерева.
"Не замечала за тобой такого", говорит она, сильнее вжимаясь в его руку. "Этой романтики".
Я следую за ними, боясь упустить паузу или даже слово. Между их фигурами, слегка уставшими, слегка встревоженными чередой дней, проведенных в Португалии, нет расстояний или разрывов. Рука в руке, между ними целый мир. Он говорит, она слушает.
Тем временем, они подходят к картине французского художника, чье имя давно осталось лишь в книгах по искусству и на стенах музеев современного искусства. Внезапно он поворачивается к ней и немного смущенно спрашивает (так спрашивают, когда боятся ответа), что она видит на этой картине. Пытаясь опередить ленивый тон девушки, я смотрю на молодую женщину на картине: в гостиной, в сигаретном дыме, с книгой, на плетеном стуле.
"Ничего. Сидит, читает".
Ленивый тон. Ленивый голос, совсем не похожий на тот, о котором пишут стихи.
"А ты?"
Но он молчит, и они слишком поспешно теряются в другом зале, и я теряю их из виду. И, глубоко заглядывая в ту самую картину забытого французского художника, бегу к выходу. Я должен остановить их. Я должен найти их и умолять не делать ошибок, легче и глупее которых нет ничего на свете.
"А не было никакой пары", говорит пожилой мужчина, который продает билеты в музей.
После чего я выбегаю на улицу, и вижу два силуэта, идущих в самое сердце Белема, по двум сторонам широкого португальского проспекта. Между этими двумя силуэтами проезжают уставшие машины и печальная группа велосипедистов. Я поправляю пенсне и вновь поднимаюсь наверх. А где-то наверху, возможно, звонит телефон. Или захлопывается книга, которую читает девушка в ярко-красных кедах.
