Жаль, что я проснулся: дорога вызывает неприятную боль. Иначе то, что я чувствую, назвать нельзя. И боль эта неприятна тем, что занимает какое-то неуклюжее промежуточное положение между болью душевной и болью физической. Но это не первое и не второе. Пыльная дорога усыпана камнями и обломками кирпича, на которые натыкаются колеса, вызывая тем самым нервное вздрагивание машины. И всякий раз кажется, что сердце в груди так же нервно вздрагивает и в любой момент готово зацепиться за кость или какой-нибудь орган. Вероятно, я проснулся от одного из таких толчков. Нет ничего противнее этой боли или, точнее, ее в стороне выжидающего присутствия.
Я заерзал на сидении, пытаясь переменить положение, но это не помогало. Должно быть, водитель обратил на меня внимание, и внезапно мой все еще окутанный дремотой слух обожгли его холодные (первые) слова:
- Вам нужно выйти? Я могу остановить машину.
- Да нет, что вы. Просто... (и вновь толчок) очень неровная дорога.
- Другой нет, - немного обидчиво произнес он. – Придется потерпеть. Похоже, нам недолго осталось.
Этот глупый диалог подействовал на меня благотворно: судорожное тело ощутило себя частью этой дороги, ощутило связь со спящими сзади телами, набившими, как захваченная банда преступников, машину; ожило и зашевелилось мое сознание, уверенно врываясь в события прошлой ночи. Это были жуткие и невообразимо горькие воспоминания. Или, во всяком случае, должны были быть такими. Но безмятежные лица спящих рядом людей и унылая, однообразная панорама за скрытым дорожной пылью стеклом придавали этим воспоминаниям такую же унылую пустоту, наделяли их какой-то оторванностью от настоящего. Настоящего, загубленного прошлым. Все мы в этой машине были проклятыми, все мы были обманутыми детьми, которых заставили отречься от собственных родителей. Нет, я не боюсь громких слов. Не я, не теперь. Все мы ютились в пустоте и бессмысленности того настоящего, что в свою очередь отказывалось – к нашей (да нет, моей!) безмолвной радости – от прошлого, породившего его. И все же, словно легкий, еле слышный треск в тихой и пустой комнате, прорывались сцены ночного побега. Побега от чего? И, главное, побега куда?
У меня на глазах умерли все мои родные.
Никто из нас не решался спать этой ночью. Вся наша семья молча сидела на кухне и ожидала чего-то страшного, чего-то конечного, чего-то, о чем никто не говорил ни слова. Мы насквозь пропитали своим кровавым молчанием все пространство вокруг. Шло время, в виски стучало биение часов. А может, это были наши сердца... Их глаза закрылись одновременно, одновременно вся их кожа покрылась огромными ржавыми пятнами. Они даже не вскрикнули.
Что-то в груди тоскливо зашелестело, но этот шелест был тут же оборван очередной встряской машины. Я усмехнулся. Но цинизм мой не знал предела: ухватившись за это воспоминание, я старался дойти до другого конца веревки, веревки, не имеющей – и об этом мне было известно – под собой никакой пропасти. Я намеренно перебирал в мыслях все события, хорошо зная, что чувства и ощущения мои надежно притуплены, верно защищены бесстрастием закрытых век, однообразием галечной дороги и выжженной земли в радиусе... нет, не теперь... После.
И они начали гореть. Гореть начало все. В последнее мгновение я выскользнул из жаркого объятия пламени и дома и оказался на пустынной улице. С нелепым торжеством мстителя-неудачника я смотрел, как горит мой родной город. В тот момент я с трепетом думал о том, что огонь красным отражением пылает и в моих мутных карих глазах. Это был конец всего.
Я хищно глядел по сторонам, силясь досмотреть конец этого жуткого сна, который стоил не одной жизни. Но этому не суждено было стать сном: чья-то рука опустилась на мое плечо. Мне захотелось отнять ее и бросить в стремительно разраставшийся огонь, но это была рука человека, стоявшего за моей спиной. Он сказал бежать за ним; сказал, что его машина совсем рядом; сказал, что мы можем спастись. «Почему бы и нет?» – подумалось мне тогда.
Выезжая из пределов города, мы захватили по дороге всех этих спящих людей. Кажется, мы забрали всех выживших. Интересно, есть ли еще где-нибудь такие машины? Едет ли сейчас кто-нибудь по такой вот испещренной дороге, смотрит ли по сторонам? И, главное, что он видит?
От нечего делать я принялся разглядывать своего спасителя. С виду он производил впечатление – как, несомненно, и я – человека обреченного. Но в этой атмосфере страха и бессмысленности, наполнявшей машину, иначе и не могло быть. Казалось, не его сморщенные костлявые руки держали руль, а как раз наоборот. Я немного знал его, как знал всех, кто сидел на заднем сидении: все мы жили в одном городе. Лишь только маленького ребенка я видел впервые. Но он был совсем маленький.
Мне страшно захотелось говорить, и я задал самый, наверное, идиотский вопрос:
- А куда мы едем?
Водитель повернул голову в мою сторону и очень не по-доброму посмотрел на меня. Ничего не сказал. Что ж, с таким вопросом, я мог его понять. Я невольно испытывал благоговение к этому безрадостному человеку, везшему нас. Он был больше всех нас, он вел эту проклятую машину.
Я повернулся назад и стал рассматривать ребенка. Интересно, как он выжил?
Интересно, как выжил я?
- Скажите, как же вам удалось сохранить ваш автомобиль? – Мне очень хотелось говорить.
- Вы знаете, а ведь я никак не могу этого понять. – Я страшно обрадовался тому, что он заговорил со мной; очевидно, эта тема здорово занимала его. – Все это время ломаю себе голову. Да уж, несколько странно было видеть ее уцелевшей среди догорающего вокруг города... Но что машина!.. – его голос сорвался. – Возьмите нас семерых. Мы-то как выжили? Невероятно!
- Да, интересно. У меня на глазах вся семья умерла. В один момент. А мне хоть бы что.
- Уверен, это волнует всех нас, даже тех, кто сейчас спит на заднем сидении. – Он немного помолчал. – Кстати, а вы кто? Всех своих спутников знаю, а вас этой ночью увидел впервые.
Его тон показался мне подозрительным.
- Ну, город у нас не такой уж маленький. Был. А я вас помню – вы лечили мою сестру. Вы доктор.
- Да, - он глубоко вздохнул. – Но теперь это уже вряд ли имеет какое-то значение.
Да.
Тем временем машина продолжала нервно катиться дальше, вздрагивая чуть не на каждом метре своего пути.
Я не мог не задать вопрос, уже довольно давно тяготивший все мое существо:
- И сколько же мы еще проедем? И когда... – Я хотел спросить, когда появится заправочная станция, но вовремя спохватился: - ...когда мы доедем до границы?
- Границы?! Не дурите, теперь все одно. Граница – не граница. Теперь все одно. Смиритесь: перемен вы не увидите (ей-богу, его слова почему-то радовали меня). Все открыто, теперь можно бесплатно в любую страну. Мы бессрочные туристы. Куда прикажете? – то был сардонический, полный горечи и пустоты смешок. – Да уж.
Да уж!..
- Так все же сколько мы еще..?
- Ну, километров сто. Возможно. Мало? Хотя на такой дороге могут случиться поломки...
Я вздрогнул. Мне подумалось о том моменте, когда машина резко остановится. Остановится все. И исчезнет этот сладкий грохот, и мы сольемся с тягостной панорамой, от которой теперь прячемся. Мысль эта обжигала все внутри.
- Но наверняка где-то еще должны быть люди!? Не умирать же нам!
- Этого я не могу знать. Может, кто и есть. Но мы все равно одни... Ну да ладно, пока ведь едем. – После этой фразы он как-то сник. – У меня есть немного воды в багажнике. Как знать, может, и у наших друзей что-нибудь найдется.
- А если нет?.. – вырвалось у меня. – Послушайте, зачем вы их брали? Сами ведь говорите: воды немного. Так скорее… подохнем.
- Зачем вы так? Чем больше нас будет, тем дольше мы протянем, - это же очевидно. Так больше шансов спастись. Взгляните, какие люди с нами: умные. Интеллигентные люди. Почти все были моими пациентами.
Откровенно: этот разговор приводил меня в ярость. Я вспылил:
- Вы забываетесь, дорогой доктор! Поглядите наконец вокруг! О каких шансах вы говорите?!
После этого мы долго хранили молчание. Каждый думал о своем. Но только что теперь следовало считать своим?
Они продолжали спать. Я завидовал им, не подозревавшим, что стоит им только открыть глаза, как они не увидят ничего нового после своего пустого, бесцветного сна (он-то как раз принадлежал им). Мы ехали словно по выжженной прерии. Но только странно было видеть ее здесь, в этих с детства знакомых местах. Эх, лучше бы я спал! Лучше бы я спал и не видел мучительного отсутствия сверкающих куполов церквей, неуклюжих бедняцких деревень и кишащих пестротой заправочных станций, которые еще вчера не смели бы расстаться с глазами проезжающих мимо. Но сегодня их не было.
Я обернулся и, как какой-то гордый провинциальный житель, с тоскливой завистью уставился на спокойные, отсутствующие лица. Эти лица не были разъедены страхом, и это начинало раздражать меня. Да, они были счастливы, эти пятеро. Счастливы и бесстрашны. Они не ожидали этого опустошительного щелчка, который наверняка разбудит их, заставит открыть глаза. Они не знали.
- Да и зачем вообще ехать? Надежда безумцев. Пустая надежда.
- Благодарите бога, что хоть такая есть, - его слова продолжали с упорством стучать в стену (глухую стену) моего отчаяния. – А вдруг отыщем воду.
- Вдруг, вдруг, - мне все это надоело. – Ну ладно, отыщем воду. А что насчет еды? Или это уже роскошь?
- Не знаю, про это ничего не скажу. Но не забывайте о спящих сзади людях: возможно, у них есть еда. – Как же я устал от этой дуэли стальных нервов и малодушия (что примечательно, и то и другое – результат полного, безоговорочного отчаяния)! Но не было ничего проще проверить.
Я вновь повернулся к ним. Седовласый старик лет шестидесяти пяти, с бледным вытянутым лицом, испещренным длинными шрамами морщин; стройная дама средних лет, откинувшая свою строгую голову назад; двое молодых людей – худая длинноволосая девушка, как мне показалось, необычайно красивая, и молодой учитель, преподававший в одной из школ нашего города; и, как я уже отмечал, был тут совсем еще маленький ребенок (я, кстати, не помнил, как он сюда попал), - он спал на коленях у старика. Люди были на самом деле интеллигентные: шум машины с легкостью вбирал в себя их мирный, мягкий сап. Мой нервно бегающий взгляд довольно быстро нашел то, что искал: внизу, у ног дамы, лежал небольшой вязаный рюкзак. Я усмехнулся: ну не одежда же там!
Глядя на прячущуюся под капот автомобиля дорогу, я стал думать. Нет, действовать теперь слишком опасно. Водитель? Странный человек. Мне казалось, я его немного побаивался.
- А что вы думаете делать дальше? – Это было своего рода разведкой. – После того, как машина остановится?
- Я уже сказал вам свое мнение: уверен, мы должны держаться вместе. Так не пропадем. Вытерпим, выживем. Хорошие, очень хорошие люди. Я всегда готов помочь; спасу если что. Врач нам всем необходим.
- Что ж, наверное.
Нет, одному будет проще. Но он прав: пока нам стоит держаться вместе. К тому же, мало ли что там может быть, в этом рюкзаке. Может, и одежда: женщина есть женщина. Нужно набраться терпения.
Проклятье, и почему я – именно тот, кто проснулся? Почему не кто-нибудь из них?
Похоже, это слезы. Неудержимые и жгучие, они пропитывали собой мои уставшие веки и словно приклеивали их к белкам глаз. Да, я страшно устал. И этот щелчок: через какой-нибудь час. Или два.
И я заснул, под давно уже ставшее привычным и незаметным вздрагивание машины, под обыденное однообразие, непрестанно бегущее мимо нее.
No comments:
Post a Comment